КВИР - Глаза собаки

Глаза собаки

Я сижу на пересечении Иерусалимских аллей и Тверской улицы... Хотя с таким же успехом я мог бы сидеть на пересечении 52-ой улицы и де Пари, ровным счетом это ничего бы не изменило...

Посвящается Павлу

Лучше бы он пнул меня, наорал, обругал, стеганул ремнем или грубо выволок бы на улицу, взяв за ошейник. Нет, он просто открыл дверь и тихонечко выдворил меня на улицу.

Просто здесь сегодня чуть теплее... В моих глазах отражаются плывущие мимо облака, в витрине супермаркета напротив отражаюсь я и прохожие, так суетливо спешащие куда-то прочь по своим делам... Иногда мои глаза немного слезятся, нет, я не плачу, просто иногда часто моргаю и немного бывает слезно от пыли... Вообще, все это очень похоже на зоомагазин или питомник для брошенных животных - говорят приятные слова, кто-то даже пытается почесать за ухом, один раз даже специально сходили купить хот-дог, вернулись и накормили, но с собой никто не берет...

Если посмотреть со стороны - я некрасив, но породист, с короткой шерстью, крепкими ногами и, наверное, смышленой мордашкой. Возможно, не для каждого я достаточно хорош. Как мне кажется, люди давно перестали замечать тех, кто ниже их горизонта обзора. Будь то брошенный ребенок или собака, или просто упавший человек. Наверное, у них другие заботы и дела, другой темп жизни. Я на них не держу зла, как можно, например, обижаться на облака, которые плывут мимо, наверное, в каком-то одном, ведомом только им одним, порядке и направлении, их даже глупо облаивать... Так делают только молодые несмышленые собаки, а я из этого возраста уже вышел...

Однажды меня подобрал один хороший человек, он поразил меня глубиной своих голубых глаз, таких глубоких, что, казалось, сделай я еще шаг вперед, можно будет утонуть в них. И даже мне, хорошо умеющему плавать, было страшновато, они зачаровывали и манили, и я поддался искушению. Три года прошли хорошо. Он кормил меня, выгуливал, я по утрам выбегал на лужайку его дома и приносил ему газету, а зимой - таскал ее от двери прямо к нему в кровать.

Это непередаваемое ощущение хозяйского пса... Ты смотришь немного свысока на бездомных собак, пусть даже и породистее тебя, и красивее, сильнее и моложе, но именно ты у ноги человека. Твоего хозяина, который тебя любит и заботится о тебе. Особенно это начинаешь ценить в грозу, снегопад и вообще в любую непогоду, когда на улице особенно тяжело - сыро, холодно и страшно. Важнее не миска супа или теплая подстилка, а именно человеческое участие, тепло руки, запах кожи, ровный приглушенный свет торшера.

Потом что-то пошло не так, начались придирки и ворчания, он избегал смотреть мне в глаза, был тих и задумчив. Может я где-то провинился, может не к месту громко лаял, может слишком рано его разбудил, когда мне захотелось на улицу. К нему приходили друзья, они о чем-то тихо переговаривались, иногда кивали в мою сторону и в чем-то с ним соглашались. И вот однажды он пришел не один, с ним был молодой непородистый, но боевого настроя пес, натренированный, повыше меня в холке, пошире в груди. Хозяин тихо потрепал меня за ухом и негромко сказал: "Извини, но тебе придется уйти, я нашел себе другого пса..."

И несильно подтолкнул меня к двери, особо не собирая, да и собирать мне было нечего - не брать же было с собой миску и коврик. Лучше бы он пнул меня, наорал, обругал, стеганул ремнем или грубо выволок бы на улицу, взяв за ошейник. Нет, он просто открыл дверь и тихонечко выдворил меня на улицу. Три дня я просидел у калитки. Я видел, как он выгуливает нового пса, играет с ним в саду, вечерами сидит с ним на диване в обнимку и смотрит телевизор, как когда-то смотрел его со мной... Я бы сидел и дальше, но на четвертый день пошел дождь со снегом, и я счел разумным переместиться в городской парк под навес, чтобы не простудиться и не замерзнуть.

Не знаю, почему-то я ему поверил и доверился... Может от жгучего ощущения тоски и одиночества, может, что-то, сам того не понимая до конца, прочитал хорошее в его глазах.

И потянулись будни... Я как-то жил, где-то добывал пропитание, иногда меня подкармливали сердобольные прохожие. В какой-то момент меня поймали собачники и я очутился в приюте, а так как я пес уже довольно взрослый, даже по человеческим меркам, то меня никто не брал. Да, я многим нравился, многие останавливались у моего вольера, говорили добрые слова, подбадривали улыбкой. Один раз даже вывели из клетки и какой-то маленький мальчик тискал меня в своих объятьях, немного дергал за уши и кричал: "Смотрите, смотрите! Какой милый песик! Давайте возьмем его себе!!!"

Родители попросили служащего отвести меня обратно в клетку, а сынишке объяснили, что так как дом у них небольшой, то и собачку они сейчас подберут поменьше, чтобы она не мешалась под ногами. Да и большой собачке надо много гулять и кушать, а у них нет столько денег. Они выбрали смешного мопса, за которого я искренне порадовался - хоть кто-то из огромной нашей громко лающей и немного блохастой компании обрел дом и добрые руки.

Спустя месяцев пять, когда я почти уже потерял надежду, а запахи весны, доносившиеся с улицы, не похорошему дурманили мне голову, вдруг появился он... Улыбчивый, высокий, наверное, красивый. Он как-то легко и стремительно прошагал все клетки и остановился именно у моей, будто или кто-то ему про меня рассказал раньше, или он, как настоящий зверь, почувствовал, почуял меня по запаху. Понял, что я - свой... Такое бывает только у животных, когда они встречаются на жизненных перекрестах, неважно в каком месте и в какое время дня и ночи, между ними пробегает волна запаха и... И ты отчетливо осознаешь, что больше ты без него жить не можешь, не хочешь и не можешь, что это твой зверь, твой по крови и по духу, но это только запах и такое бывает только у зверей...

Он сел передо мной на корточки, потрепал по морде, почему-то поцеловал в нос и сказал: "Ну, что, собакин, пойдешь со мной?"

Не знаю, почему-то я ему поверил и доверился... Может от жгучего ощущения тоски и одиночества, может, что-то, сам того не понимая до конца, прочитал хорошее в его глазах. А может вдруг подумалось, что это мой последний шанс и больше никто никогда меня отсюда не заберет, так и сдохну я в этом собачьем аду. У него были теплые большие руки, немного пахнущие табаком и машинным маслом, он был военным летчиком, и в тот же день увез меня за город в военный гарнизон, где служил.

Два года прошли незаметно... Утром он уходил на службу, а я оставался дома, или иногда он выпускал меня гулять на целый день, если была хорошая погода, но к его возвращению я всегда сидел у входной двери и ждал его. Он мыл меня, накладывал миску еды и всегда задумчиво наблюдал, как я ем, потом чесал мне живот, и остаток вечера мы лежали на диване и смотрели телевизор, я - положив ему голову на колени. Иногда он брал поводок и мы отправлялись гулять в лес, поводок в большей степени был для соседей, которые боялись, что я могу покусать их детей, но вскоре все поняли, что вреда от меня - как от мухи, жужжит и не кусает.

Иногда он напивался и рассказывал мне про свою бывшую жену, которую как-то после суточного наряда застал в их семейной постели с другом... Всегда невесело шутил, что если бы случайно не сдал в тот вечер табельное оружие, то была бы кровавая драма в мексиканском стиле.

- Видел бы ты их глаза, когда сперва я бессознательно искал пистолет в кобуре и потом, когда за семь минут по-военному вышвырнул ее со всеми вещами из дома...

Однажды зимним утром он, как обычно, ушел на службу, вечером меня покормила и выгуляла соседка... А утром в квартиру пришли какие-то мрачные люди, медленно и долго перебирали вещи. Между ними летали непонятные слова "веерка", "самоубийство", "повесился". Потом один из них подошел ко мне, погладил и сказал: "Придется тебе, дружок, идти на улицу... Нет больше твоего хозяина, извини, нет..."

И опять это мягкое подталкивание к двери. Они смотрели мне вслед грустно, понурив головы и отводя глаза, когда я пытался их туда заглянуть... Я прождал у дверей месяц, истощал, никуда не уходил, я ждал своего хозяина, но он так и не пришел. Выжил только потому, что меня какое-то время подкармливали сердобольные соседи, но и они через какое-то время, правда, уже ближе к весне и теплу, потихоньку меня выпроводили на улицу, а затем и со двора. Наверное, впервые за всю жизнь меня вдруг охватила на миг какая-то дикая, раздирающая сердце злоба: "Меня бросили! Просто бросили, уехали навсегда на поезде в далекий край и оставили меня подыхать на этом перроне!" Но злоба быстро прошла, он же не виноват, что у него не хватило смелости сказать, что расстается со мной, что нашел другую собаку или просто устал от меня. Не всем хватает смелости и решительности быть честным до конца, это нормально, это естественно...

И вот я опять живу на улице, никому ненужный пес. Небо отражается в моих глазах, а в витринах супермаркета напротив снова бегут облака. Очень хочется теплых добрых рук, отвечать им, тыкаться в них носом, когда тебе хорошо или плохо, когда от переполняющего тебя чувства любви хочется подать голос: "Меня любят, я люблю, я любим! Я кому-то нужен на этом свете!"

P. S. Я сижу в небольшой кафешке в Берлине, на улице, с внешней стороны, сидит довольно симпатичный, кажется, не совсем породистый пес и грустно рассматривает прохожих. Через час, когда я позавтракал, допил свой кофе и вышел из кафе, он сидел на том же месте, слегка привалившись к витрине, в его карих глазах отражались небо и облаках, да я - какой-то большой, несоразмерный и неуклюжий. На удивление у него был приличный ошейник, но явно, что он уже давно живет на улице. Правда, хорошо смог сохранить себя. Я потрепал его за холку: "Пойдем-ка ты со мной, кажется, в этом городе мы больше никому не нужны".

Он встал и потрусил за мной, как будто все это время сидел и ждал именно меня, а я почему-то вдруг вспомнил слова Zемфиры: "Не понимаю, как до сих пор собаки не разочаровались в людях?". Но собаки не виноваты, что мы такие звери...

Теперь мы живем вместе, не просто, но зато вместе.

Варшава - Берлин

Фото Natali Zaeva

15 ФЕВРАЛЯ 2013 МИХАИЛ КАЛЬВЕР