КВИР - Мужчина в осаде

Мужчина в осаде

Наверное, только в России существует традиция два раза в год с небольшим перерывом совершать ритуальное поклонение гендерным стереотипам. Часто можно услышать, что "мужской" и "женский" дни - это архаизм, глупая и надоевшая традиция. Тем не менее, праздновать продолжают все.

Гомосексуалам же обоих полов, которые зачастую в типичные представления о мужественности и женственности не вписываются, можно в очередной раз воспользоваться своей главной супер-способностью - снисходительно взглянуть на гетеросексуальную вакханалию со стороны.

На самом деле в России никогда и не было положительного образа мужчины. В нашей стране мужчина - это "мужик".

Если предпринять такой мысленный эксперимент, то можно увидеть, что натуралов тоже не обошла проблема гендерной самоидентификации. Только их гендерные проблемы и комплексы далеко не так безобидны, как у геев. Возможно, главной среди этих проблем является девальвация и деконструкция образа мужчины в нашей стране. Коль скоро Россия вместе с тем остается патриархальной страной (в чем никто не может сомневаться, бегло оценив гендерный расклад в российской элите) разложение мужественности для нас - это еще и деградация основ государственности и общественного устройства. Трудно сказать, что здесь курица, а что яйцо - распад мужественности ведет к разладу в обществе или наоборот, но ясно, что два этих процесса довольно сильно взаимосвязаны и идут параллельно.

Распад мужественности не означает феминизации. Традиционно принято считать унизительным для мужчины приобретать женские черты, точнее черты, которое входят в некий условный набор, согласованный обществом в качестве "женского". В качестве проявления женственности зачастую рассматривают такие черты, как слабость, капризность, зависимость, импульсивность, тщеславие. Однако если задуматься, будучи "женскими" в мужчине, эти характеристики при этом никогда не включаются в устоявшийся образ "русской женщины". Напротив, она красива и сильна одновременно ("кровь с молоком"), она близка земле и ее живительными силам, хранительница очага, работящая, заботливая и главное - терпеливая. Наверное, терпение и самоотречение можно отнести к главным чертам характера "русской женщины". Она, не ропща, из века в век выносит на своих плечах все горести Отечества - едет за сосланным мужем на рудники, встает к станку или садится в комбайн, оплакивает погибшего сына. По сути дела, сквозь бесконечную череду несчастий, именно женщина всегда оставалась истинной опорой, на которой держалась Россия. Поэтому в российских условиях феминизация мужского образа была бы для мужчин скорее выигрышной. В действительности же происходит деградация образа мужчины без какой-либо компенсации, то есть попытки заимствования из набора "женских" характеристик.

Деконструкция, девальвация и деградация, о которых идет речь, начались не сегодня, хоть и достигли в последние пару десятилетий критической стадии запущенности. На самом деле в России никогда и не было положительного образа мужчины. В нашей стране мужчина - это "мужик". Понятно, что в условиях, когда крепостное право на несколько десятилетий пережило расцвет русской литературы, образ "мужика", не мог не закрепиться в нашей словесности именно как образ подневольного земледельца. Русский "мужик" - это "мертвая душа", которую можно покупать и продавать, то есть человек, который зачастую значим только как строчка в реестре. Он же - бесправный рекрут, которого секут в "После бала". Он не властен над своей судьбой и всегда является лишь объектом приложения чужих сил - его либо облагают поборами помещики и бьют офицеры, либо пытаются пробудить и облагородить какие-нибудь народовольцы. Сам он заявить о себе не в состоянии. В том же девятнадцатом веке закрепляется образ русского мужика, как пьющего, неграмотного, темного и упертого. Даже у Льва Толстого сквозь всё его умиление простотой и теплотой крестьянского быта постоянно сквозит раздражение от этой тупой неповоротливости мужика. И хоть крепостное право было отменено в 1861 году, описанный образ просуществовал до сегодняшнего дня, о чем свидетельствует сохранение в русском языке самого слова "мужик" как повседневного и обыденного обозначении мужчины, будь он грузчик или профессор.

Почти во всех сферах жизни мужчины ведут себя агрессивно, боясь, что их обставят, или даже просто посчитают "тряпкой".

На протяжении всего двадцатого века "русского мужика" раскулачивали, ссылали, переселяли, отправляли на войну, а после войны опять ссылали, мучили и убивали. О масштабах и оправданности репрессий еще иногда спорят, но никто при этом не удивляется масштабу проникновению во все сферы русского общества тюремной культуры, что если и не является прямым индикатором размаха репрессий, то по крайней мере недвусмысленно говорит об их влиянии на массовое сознание. Почему-то никого не пугает, что нашим детям известна семантика тюремных наколок, а также таких слов и выражений, как "феня", "понятия", "пахан", "петух", "отвечать за слова", "беспредел", "вертухай" и многих других.

Конечно, решающие удары по образу мужчины в России были нанесены уже в девяностые годы прошлого столетия. Может быть, главным из них было то, в каком положение оказались ветераны Великой Отечественной. Можно сказать, что образ ветерана победоносной войны за правое дело был в России первым действительно положительным массовым мужским образом. Однако мало было того, что в девяностые выяснились подробности о деятельности заградительных отрядов и послевоенных ссылках вернувшихся из плена, так ветераны еще и были унижены крайней нищетой. Теперь ветеран предстал не в образе победителя, а в образе дряхлого старика, нуждающегося в жалости и благотворительности.

Одновременно с этим произошла девальвация всех традиционных мужских профессий - шахтера, заводского рабочего, инженера, а самое главное "силовых" профессий - милиционера и военного. Теперь мужчина-рабочий стал считаться неудачником, который не может прокормить себя и семью, милиционер - взяточником, военный - опять же неудачником, к тому же зачастую бездомным. Плачевные условия несения службы и "дедовщина" окончательно уничтожили в массовом сознании образ русской армии. В цене внезапно оказались профессии, связанные с торговлей. Возвеличилась фигура "дельца", который до этого всегда в России воспринимался с недоверием или даже презрением. Все эти пертурбации массового сознания привели к тому, что мужчина как бы стерся, потерялся. Теперь уже почти невозможно сказать, что значит быть мужчиной в России. Мужчина - это не кормилец, не защитник, не мудрец, не государственный муж. Кто он? Где он?

Разрушение образа мужчины в России влечет за собой целый ряд негативных явлений. Одно из них - это творческая импотенция нашего общества, вопиющие примеры которой мы находим в самом широком спектре областей от государственного строительства до популярной музыки. Одним красочным примером являются последние творения Никиты Михалкова. В данном контексте они интересны вдвойне - и как осознанная или неосознанная попытка девальвации образа русского воина, и как проявление творческой импотенции. Когда даже прекрасные и заслуженные режиссеры начинают снимать тошнотворную пошлятину, нельзя говорить об утрате навыков или "утечке мозгов". Это всё одни и те же люди, просто они не смогли почерпнуть из смещения общественных ценностей и представлений материал для своего творчества, а лишь поддались общей растерянности и апатии.

Еще одно последствие деконструкции, о которой шла речь, - это периодические приступы иррациональной ненависти и ксенофобии (особенно гомофобии как ее частного проявления). Проявления инаковости воспринимаются как покушения на и без того гибнущий образ мужчины, а значит должны быть встречены с агрессией. И так во всём. Почти во всех сферах жизни мужчины ведут себя агрессивно, боясь, что их обставят, или даже просто посчитают "тряпкой". Ненависть, которую испытывают по отношению друг к другу, например, автомобилисты, - это не более чем страх, что тебя кто-то "обгонит" или "подрежет", то есть символически утвердит свое превосходство и умалит твою мужественность. Мужественность как бы всегда находится в осаде и должна держать оборону.

Еще никогда российскому мужчине не приходилось так напряженно и каждодневно заниматься самоидентификацией и искать новые ориентиры. И решить эту проблему на данный момент в масштабах страны невозможно. Никакая казенная пропаганда не может здесь помочь (не говоря уже о том, что власть этой проблемы либо просто не осознает, либо даже интуитивно ее эксплуатирует). Остается надеяться на то, что ошалевший русский мужик сам найдет в себе силы преодолеть творческую импотенцию и сможет создать для себя новую позитивную систему координат, нацеленную на укрепление своих физических и умственных сил, восстановление братских связей внутри российского общества и с нашими соседями, а также преодоление консьюмеризма и культа финансовой успешности, зачастую идущих вразрез с культурным и духовным развитием.