КВИР - Письмо из града обреченного

Письмо из града обреченного

Самое страшное для меня слово - "никогда". Веру в счастливое будущее заменило осознание, что энд бывает единственный, и он далеко не хеппи.

Град обреченный. Николай Рерих, 1914

Хочется написать письмо в прошлое себе юному - но у меня нет адреса, по которому можно отправить такое послание. Зато хранятся письма из прошлого. В советских конвертах с наклеенными марками, когда отправка письма обходилась в пять копеек. А кто помнит, какая цена была у авиаконверта? У хлеба, у молока, у любви, у жизни?

На сегодня намечено одно дело. Настраиваюсь на нужный лад. Достаю с антресолей старую обувную коробку, а в ней - переписка с самым дорогим человеком. Никто не отвлекает от воспоминаний.
Мы познакомились на чужом празднике. МС по легкой атлетике, спринтер. Это он объяснил мне, как эстафетники начинают "рожать" на четырехсотметровке из-за кислородного голодания. И как бегают сто метров быстрее одиннадцати секунд. Теперь уже быстрее десяти.
А тогда оттренированная скоростная выносливость помогала выживать отчаянному пацану.

Форс-мажор: подвернутая на дистанции нога не позволила поступить в профильный институт.
Учебка. Кто прошел Остер - тому не страшен Бухенвальд.
Дебрецен. Палинка, паприка.
- Добровольцы, кто хочет на юг?
Термез. Самолет. Цинковые гробы навстречу.
- Сынки, вас же на смену убитым партизанам везут...
ДыРА. Газни. Подписка о неразглашении.
Ночью примерзали к камням, днем расплавлялись от жары. С полной выкладкой уходили в горы на операции, сбивая в кровь ноги в кирзе. Трусливых не брали. Портили желудки сухпаем, по очереди справляли нужду в вырытой яме. Кормили бельевых вшей, мылись и напивались одной кружкой воды. Бриться было нечем. Бодяжили брагу в закопанной канистре из ворованных на кухне дрожжей и сахара. Не дай Бог уснуть на посту - душманы перережут, как баранов. Не особо опасаясь командиров, курили травку.
Шепчет и поёт душа -
Подкурилась анаша.
Анаша, анаша,
До чего ты хороша!
Во время зачистки кишлаков в гаремах под паранджой искали спрятавшихся врагов, а не сексуальные объекты. А дембельский марш звучал символично:
Не клади свои потные ноги
На мою волосатую грудь.
Не целуй, не лижи мне подмышки,
Дай подмышкам моим отдохнуть.
Выжил, вернулся с раздробленной ногой и медалью. Подписал свое фото с калашом в руках на фоне гор: "На память от друга Бабрака Кармаля". Первое время общался только отборным матом. В ночных кошмарах снились бои. Позже великая держава вместе с ее ценностями и хлебом по шестнадцать копеек рухнула. Афганцы получили плевок: "Мы вас туда не посылали".

Учеба в чужом городе. Испытание разлукой. Мы отдавали себя друг другу до последней капельки и не могли насытиться. Прошлым жить не продуктивно, но у меня дурацкая привычка хранить артефакты. Письма, к которым захотелось вернуться. Я не просто вспоминаю - я ищу один конверт. Вот он - оттуда, из прошлого. Неактуальны адреса отправителя и получателя, не определяется индекс. Не существует страны, как и машинки, на которой перепечатывался текст содержимого. Комок в солнечным сплетении. Этот исписанный моим почерком лист бумаги держал в руках и читал любимый человек, думал над ответом.

"Вот и пережита еще одна осень. Осень в разлуке. В небе кружат черные птицы.
И неправда, что осень охлаждает отношения людей. Твой краткий приезд доказал это.
Осень была очень короткой. Сначала золотой листопад радовался твоему приезду; потом плакал дождь, чувствуя разлуку. А в день отъезда - это было 12 ноября - началась зима. Мы проснулись от холода.
За окном уже не было осени. Падал снег, настоящий февральский снег в средине ноября. Он укрыл неопавшие зеленые ивы и белые хризантемы.
Мы даже забыли посидеть на дорогу. Такси, бешеный ветер в аэропорту, забивающий дух, мешающий идти, промерзлая скамейка. И снег, снег навстречу...
Вылет самолета не был отложен. А мы надеялись на метеоусловия. Последний поцелуй, прощальный жест. Самолет готов к рейсу.
Ты увозишь в свою даль осень, запах спелых яблок и шорох желтых листьев. Меня снова ждет одиночество. Потянется долгое время ожидания телефонных звонков и писем. Незаметно подступает грусть и мечтается о прекрасном будущем. Оно обязательно наступит. А может, не стоит торопить время?
Нами пережита еще одна осень. Впереди зима в разлуке.
Садится солнце, дымят избы и черные птицы спешат на ночлег. Воцаряется тишина и покой.
Невзирая ни на что, я верю в счастье.
А ты?"

Город, тысяча-девятьсот-давний-предавний год.

Столько не живут - скажут молодые. И окажутся правы. Адресата со мной уже нет, давно. А я, как ни странно, живу. Экстраверт и однолюб, в одиночестве. Похоронив эмоции, учусь приходя - не радоваться, уходя - не грустить, как в "Граде обрече́нном" Стругацких. Продолжаются теракты. За стеной под заунывное сопровождение медитирует сосед - иранский перс, сбежавший в Европу за счастливой жизнью. У моей оболочки сегодня очередной день рождения. И я провожу его так, как могу.
С фотографии из прошлого на меня смотрит смуглый брюнет, шурави в пропотевшем х/б. Из-за небритости он похож на душмана, но только внешне.