КВИР - Так победим! История любви

Так победим! История любви

Если бы в 1981 году у меня была возможность спросить тогда еще двадцатидвухлетнего Антона, какой он представляет себе свою дальнейшую жизнь, он ответил бы, что ничего особенно выдающегося не ждет. Мединститут, врач в клинике, семья и дети. Возможно, все действительно было бы так, если бы не одна встреча.

Вот так все и происходит. Один взгляд, одна минута. Мог ли Антон предполагать тогда, что именно эта минута станет той точкой, с которой начнется отсчет совсем другой, новой жизни?

Я смотрю на них сегодняшних. Высокий худощавый Антон, среднего роста чуть располневший Максим - совсем разные, и в то же время постоянно проскальзывает что-то общее: поворот головы, усмешка, интонации. Так бывает, когда люди долго живут вместе. А этих двоих связывают целых двадцать шесть лет. Мы беседуем в старой квартирке на Маросейке - родственники Максима приютили его с Антоном на время визита в Москву. Я задаю моим собеседникам вопросы и время от времени чувствую, что они сейчас не со мной - их мысли уже в том майском праздничном вечере, когда все началось.

...Погода в тот день уговаривала поехать куда-нибудь поближе к Кремлю поглазеть на подвыпивших по случаю Дня Победы ветеранов, заполнивших столичные парки и скверы. Антон накинул на плечи свитер и вышел из дома. Площадь встретила его оркестровыми вальсами и военными маршами, а свежевымытый Пушкин благосклонно взирал на импровизированный бал у своего подножия. В приподнятом настроении Антон купил себе бутылочку пива, спустившись по Горького вниз, заглянул к Большому театру, дал круг почета по Александровскому саду и отправился ко МХАТу. Там одна шумная компания оставила ему в наследство вполне удобную лавку, и Антон опустился на нее со вздохом облегчения. Ноги изрядно ныли.

Вторая половина лавки тут же была занята тремя парнями, один из которых, темноволосый, показался Антону знакомым. Кажется, это тот парень, что учится с ним в медицинском на курс старше и всегда как-то очень внимательно смотрит на Антона, сталкиваясь с ним в институте. Забавно. А говорят, случайные встречи в Москве статистически невозможны.
Минут через десять соседи по лавке попрощались, двое пошли в сторону метро, а темненький остался один. Он закурил и в эту минуту заметил Антона.

- Привет. А ты откуда здесь? - искренне удивился он. - Тебя, кажется, Антон зовут? А меня Макс.

Вот так все и происходит. Один взгляд, одна минута. Мог ли Антон предполагать тогда, что именно эта минута станет той точкой, с которой начнется отсчет совсем другой, новой жизни?

Максим: "Каждый раз, когда я видел Антоху в институте, я думал: "Какой симпатичный парнишка". Я не рискнул заговорить с ним. Хотя мне и казалось, что я вижу интерес в его глазах. Но я говорил себе: "Тебе это показалось!", кивал и проходил мимо. А в тот вечер мы встретились в низовье Пешков-стрит, и все получилось само собой".

Максим вырос в семье потомственных медиков. Даже брат Максима Сергей учился в том же вузе. Он всегда шел туда же, куда и Максим - одно слово, близнецы.

Максим (с улыбкой): "Когда у индейцев рождаются мальчики-близнецы, их разделяют и воспитывают в разных семьях, потому что если этого не сделать, то дети вырастут голубыми. Индейцы уверены в этом. В моем случае они не ошиблись, но вот мой брат - абсолютный гетеросексуал, хоть мы и воспитывались вместе".

Отношения стали развиваться с космической скоростью. Встречи, цветы, кино, театры. Максим устроился подрабатывать, и через три месяца молодые позвали друзей на новоселье в съемной однушке на девятом этаже. Из института влюбленные выходили порознь, чтобы не вызывать ненужных пересудов (до отмены пресловутой 121-й статьи оставалось еще несколько лет! - Авт.), а через пару кварталов как бы случайно встречались и ехали домой уже вместе.

Четыре года длилось их безмятежное счастье. Тихое ласковое счастье на двоих. Оба окончили институт, оба нашли себе вполне неплохие для начинающих специалистов места в московских клиниках. И ветер свободы, ворвавшийся в конце восьмидесятых в жизнь граждан СССР, трепал их волосы, нырял под плащи, пьянил ощущением прихода чего-то нового, свежего, настоящего.

Тебе больше никто и никогда не предложит рай в шалаше

Счастье закончилось так же скоропостижно, как и началось. Одним телефонным звонком. 8 сентября Максим позвонил с работы и попросил быть вечером дома. "Есть серьезный разговор", - сказал он, и его тон заставил Антона внутренне содрогнуться. Все мыслимые и немыслимые варианты всевозможных несчастий прокручивались в голове, и стоило большого труда доработать до конца дежурства. Когда Антон приехал домой, Максим уже ждал его.

- У меня большие неприятности, - сказал он. - По-видимому, мне придется уехать куда-нибудь года на два-три.
Антон сел в кресло и потер пальцами лоб. Сотня вопросов - один нелепее другого. Сотня криков боли и отчаяния норовили вырваться наружу и превратить этот разговор в дешевую театральную сцену.

- Куда ты поедешь? - спросил он окаменевшим голосом.
- Не знаю. Главное, чтобы подальше отсюда. И чтобы побыстрее - я не могу полгода ждать здесь визу.
- Один парень из нашей школы уехал в Коста-Рику, Там, кажется, не нужна виза.
- Коста-Рика? Может быть, может быть.

Максим подошел к Антону вплотную, обнял его и прошептал вопрос, ответ на который боялся услышать: "Поедешь со мной?".
- Я соберу тебе вещи, - произнес Антон, давясь слезами.

"А что тогда произошло? - допытываюсь я у Макса. - Почему понадобилось так срочно и так далеко уезжать?" "Я не хотел бы поднимать эту тему в этом интервью, если позволишь, - ответил он. - Это отдельная и длинная тема. Напиши, что так сложились обстоятельства, и все".

"Шереметьево-2" встретил их сквозняком и непривычной для советского аэропорта пустотой. Никаких мороженщиц, бабушек с вареной кукурузой, синих цыплят табака, шумных людских толп с баулами. Несколько иностранцев тихо, как привидения, блуждали по залу ожидания и разглядывали кириллицу на огромном табло.

- Сколько туда лететь? - спросил Антон.
- Часов тринадцать, может, больше.

Громкоговоритель сообщил об окончании регистрации на рейс, и Макс крепко прижал Антона к себе. "Я вернусь, - пообещал он. - Успокоится здесь все, и я вернусь. Или заберу тебя с собой".

"Я буду ждать", - прошептал Антон, глядя на удаляющуюся фигуру Максима с большой спортивной сумкой через плечо. Увидятся они снова или нет? Разлука - тяжелое испытание для отношений. Особенно когда не знаешь, чего ждать.

Антон: "Вот хорошо сейчас - есть Интернет. Письмо идет секунду, фотографию отправить - без проблем. И главное, никаких проверяющих, которые читают международную корреспонденцию, чтобы секрет государственной важности ненароком не пропустить. А тогда слово лишнее боялись написать. Пишешь и не знаешь, чем это потом отзовется. Да и не доходили письма часто. Но я все равно писал. Не мог не писать. Я твердо решил, что буду ждать его".

Максим: "Я плакал, когда читал Антошкины письма. Я не представлял своей жизни без него. Я понимал, что не имею права требовать от него все бросить и отправиться за мной на край света, но мне было очень тяжело без него".

Уехать одному в незнакомое место не каждому под силу. Даже в пределах своей страны, своей языковой зоны. А оказаться чужаком в абсолютно незнакомой стране с полным незнанием языка, культурных особенностей, законов, порядков, климата, с тотальным отсутствием друзей, способных поддержать хотя бы первое время? Кто испытал это на собственной шкуре, тот поймет, чего это стоит. Денег было в обрез - да и откуда деньги у советского медика? Макс жил поначалу в буквальном смысле слова под пальмой, благо стоял сухой сезон. Миграционная служба дала "добро" на пребывание в стране, и теперь можно было легально работать. Правда, советский диплом впечатления на работодателей не производил, и о медицине пришлось временно забыть.

Работал где придется: грузил мешки с кофе, мыл посуду, развозил пиццу. С местными жителями объяснялся жестами, испанским словарем и остаточными знаниями английского. Только через год, благодаря обретенным связям, удалось подыскать что-то по специальности - место фельдшера в индейской резервации.

Из письма Антону: "Устроился нормально. Лечу индейцев вместе с их шаманом. Мы с ним договорились о взаимовыгодном сотрудничестве. Я в упор не замечаю торговлю индейцев белым порошком, а он разрешает мне лечить своих соплеменников моими дьявольскими методами. Научился разбираться в сортах бананов. Погода отличная, страна крохотная, людей мало. Я тут первый парень на деревне - всеми уважаемый человек. Живу в отдельном шалаше. Приезжай! Тебе больше никто и никогда не предложит рай в шалаше. Хотя бы в отпуск! Через неделю я получу свой первый гонорар и куплю тебе билет, ты только приезжай!".

Ранним парным тропическим утром они встретились снова. В аэропорту San San Jose Макс выискал Антона среди пассажиров и, врезавшись в него с разбега, прижал к себе. "Смотри-ка, настоящий! - зашептал он ему в ухо. - А я уж начал было думать, что ты моя галлюцинация, так долго тебя не было со мной..."

На легком продуваемом джипчике они поехали в резервацию. Как сказал Максим, "домой". Антон смотрел на проплывающие мимо горы, банановые рощи, кофейные плантации и думал, может ли этот девственный уголок природы, этот край света стать домом и ему? Все вокруг уже проснулось: звенело, щебетало, летало, прыгало и дышало теплом.

- Не холодно тут у вас, - отметил Антон. - А дождь здесь бывает?
- А как же! С 1 мая по 7 ноября, - рассмеялся Максим.

Дни летели со скоростью брошенного умелой рукой томагавка. Индейцы - самые взаправдашние, вулкан Ареналь - 3430 м над уровнем моря, горячие источники Балди, кипящий порт Лимон на Карибском побережье, бесчисленные сорта кофе и варианты его приготовлений, зеленые "тамалес" - Максим делал все, чтобы у Антона не было ни минуты скуки. Как будто хотел, чтобы тот увлекся страной "тикос" и не захотел отсюда уезжать. Каждый день он до отказа наполнял впечатлениями. А ночи - зыбкие, терпкие, как запах тропической орхидеи. Снова вдвоем.

В один из вечеров Антон собрался с силами и задал грызущий его изнутри вопрос: "Надеюсь, в Москву мы вернемся вместе?".
Максим остановился, сел перед Антоном на корточки и обнял его колени: "Я не могу вернуться в Россию. Моя дальнейшая жизнь пройдет здесь".

- А как же мы?
- "Мы" продолжит существовать, если ты останешься здесь.
- Остаться и жить в джунглях? - усмехнулся Антон. - В этой хижине? Забыть о четырех временах года и согласиться всего на два? Бросить родину, друзей, маму, моих пациентов, мою блестящую карьеру и уйти в индейцы? Лет пятнадцать назад я был бы в восторге от такого предложения. Но я вырос, я должен думать как взрослый, рассуждать здраво. Я не знаю испанского, я не могу зарабатывать здесь деньги. Как я буду здесь жить?

- Каждая любовь требует свою плату за счастье. Оставайся, - попросил Макс. - Просто проспи на самолет и оставайся.

И Антон проспал...

Они вместе уже больше четверти века. На краю света у них своя медицинская практика. Купили дом. Большой, уютный. У них часто гостят родственники - живут там по полгода, потому что на меньший срок лететь в такую даль нет смысла. И никто не задает дурацких вопросов, типа: "А кто из вас на какой кровати спит?".

"Наши родственники принимают ситуацию спокойно - мы у них не просим взаймы и не шокируем никого демонстрацией своих чувств друг к другу. Мы просто живем в одном доме, и они живут с нами, когда приезжают. И все им рады".

Россию навещали за это время два раза, чтобы увидеть друзей и родных, которые до сих пор не доехали до Центральной Америки. А нынешний визит задумал Антон. Он подарил эту поездку Максиму на годовщину. 9 мая они пойдут в "низовье Пешков стрит", - теперь уже Тверской - чтобы посидеть на той лавочке, где когда-то все началось...

Фото Jeff Palmer

"Квир" № 46

10 ФЕВРАЛЯ 2013 АЛЕКС ГОЛКО